По комнате слоями плавал сизый дым – поскольку все троеусердно предавались новомодной и редкостной забаве, завезенной с той стороныокеана известным путешественником Жаном Нико. Заключалась она в том, чтовысушенные листья американского растения, в честь знаменитого мореплавателяназванного травой никотианой, набивались в трубку с чашечкой на конце иподжигались тлеющим угольком, после чего смельчак втягивал дым в глотку и дажев легкие, а потом извергал его назад, словно дракон из старинных рыцарских романов.Многие считали эту забаву богомерзкой, и широкого распространения она пока чтоне получила, но д’Артаньян, считавший своим долгом незамедлительно перениматьвсе столичные новшества, уже начал ей обучаться, и с таким успехом, что почтидаже не кашлял, заглатывая никотиановый дым. Именно он, что признавалосьчестной компанией, сделал недавно интересное открытие – подметил, что желаниевтянуть в себя дым горящей никотианы особенно возрастает после пары бутылокдоброго вина. Шевалье де Пютанж, некогда посещавший основанный Сорбонномуниверситет, советовал даже сочинить об этом открытии ученый мемуар ипредъявить его профессорам, но у них как-то не доходили руки, и открытие покачто оставалось неизвестным университетскому миру Европы…

Д’Артаньян, не теряя времени, громко потребовал от слугиименуемый с чьей-то легкой руки "курительной трубкой" предмет, удобнорасселся в свободном кресле и принялся выпускать дым в потолок с несомненновозросшим мастерством.

– Что Пишегрю? – спросил он непринужденно.

– Сейчас придет, – кратко ответил де Пютанж.

Д’Артаньян присмотрелся к компании и отметил, что сегоднявсе трое выглядят особенно напряженными и сосредоточенными, словно охваченныминекоей общей заботой. Обдумать эти наблюдения он не успел – распахнуласьведущая в соседнюю комнату дверь и влетел Пишегрю, гораздо более суетливый ивозбужденный, чем обычно, словно охваченная приступом бешенства капелька"живого серебра"[13]. Под распахнувшимся плащом унего д’Артаньян заметил, кроме шпаги, еще и внушительный охотничий нож срукоятью из оленьего рога.

– Хорошо, что вы наконец пришли, други мои, –сказал он отрывисто. – Отойдемте в уголок…

Д’Артаньян, отложив дымящее курительное приспособление,последовал за ним в дальний угол комнаты.

– Кажется, нам, наконец, крупно повезло,д’Артаньян, – сказал Пишегрю лихорадочным шепотом. – Посмотрите туда…

Он на два пальца приоткрыл дверь, из которой выбежал, игасконец приник к ней глазом.

В соседней комнате катались по столу кости и позвякивалозолото. Двоих из четырех д’Артаньян прекрасно знал – повесы из их компании, а вотдругие были решительно незнакомы. Один выглядел совершенно незначительным, авот другой казался человеком незаурядным: лет тридцати, белокурый, с орлинымносом и решительным подбородком. Оба были одеты, как богатые дворяне, но было вних что-то неуловимо чужеземное.

– Т-с, не мешайте! – прошептал Пишегрю, когдад’Артаньян чересчур широко приоткрыл дверь. Оттащил гасконца назад в угол итихонечко продолжал: – Вы слышали, что в Париж прибыли английские послы воглаве с милордом Бекингэмом, которые будут сопровождать в Англию принцессуГенриетту Марию, невесту Карла Первого?

– Ну разумеется. По-моему, весь Париж уже об этомзнает.

– Эти двое – из посольской свиты. Оба набиты золотом,словно маковая головка – зернышками. Англичане, люди подозрительные, боятся,что их обворуют в гостинице, и таскают все свои денежки с собой. Клянусьпресвятой девой, у них с собой не менее чем по тысяче пистолей на брата – повсему видно, собрались повеселиться в Париже на славу. Но играют они по маленькой,так, что смотреть нет никакой возможности… Вы слышите, д’Артаньян? Две тысячипистолей на семерых… А то и на четверых – я намерен под каким-нибудь предлогомотослать эту троицу, – он кивнул в сторону троих курильщиков. – Всеравно от них мало толку, да и делить две тысячи на четверых гораздо проще, чемна семерых, – это ясно для любого, кто освоил азы математики…

– Вы уверены, что нам удастся выиграть все?

– Вовсе нет, – уныло поведал Пишегрю. – Я жеговорю, что они играют по маленькой, скупердяи чертовы, ни настоящего азарта,ни удвоения ставок… Тоска берет! При самом удачном финале у них удастся выудитьсотню пистолей, не более…

– Тогда я вас не понимаю…

– Да бросьте вы, д’Артаньян! – лихорадочнозашептал Пишегрю. – Что тут понимать? Четверо решительных людей на многоеспособны. Мы с вами находимся, слава богу, довольно далеко от Дворцаправосудия…

Тут только до д’Артаньяна начал понемногу доходить смыслзадуманного маркизом. К чести нашего гасконца стоит сказать, что все егосущество решительно возмутилось против такого.

– Черт возьми, Пишегрю! – сказал онрешительно. – Вы что, предлагаете их вульгарным образом ограбить?

– По совести говоря, я первоначально предполагал этим иограничиться, – признался Пишегрю, щуря глаза. – Но потом хорошенькопоразмыслил… Они не просто заезжие путешественники, а дворяне из посольства,побегут с жалобами, непременно будет наряжено следствие, не дай господи, дойдетдо короля…

– Но тогда я решительно перестаю вас понимать…

– Да бросьте вы, д’Артаньян! – сказал Пишегрю, смногозначительным видом тыкая его в бок. – Что тут непонятного? Надо взятьу них денежки – и сделать так, чтобы они никогда и никому не пожаловались наэтом свете…

Д’Артаньян стоял, как громом пораженный.

– Черт бы вас побрал, Пишегрю! – выдавил он наконец. –Не только ограбление, но еще и…

– Д’Артаньян, не стройте из себя невинного дитятю!Подумаешь, эка невидаль! Говорю вам, две тысячи пистолей на четверых! Я всеобдумал, целую ночь сидел… Этот дом построили лет триста назад, и уже в тевремена он играл примерно ту же роль, что и сейчас. В нижнем этаже и подваленайдется немало потайных уголков, где можно надежно спрятать… так, что доСтрашного суда никто не найдет. Хозяин как-то проговорился мне под жуткимсекретом, что за эти триста лет в нашем гостеприимном домике не раз случалосьподобное – и ни разу правда так и не всплыла на свет… Конечно, придется кое-чемподелиться с хозяином и парочкой слуг…

Д’Артаньян с неудовольствием сказал:

– Хорошенькие разговоры вы ведете в доме, где из оконфасада отчетливо видны и Гревская площадь, и Шатле…

Пишегрю хмыкнул с ухарским видом:

– То-то и оно, любезный друг, то-то и оно! Темнее всегопод пламенем свечи! Подождите минутку…

Он проворно отбежал и принялся что-то шептать на ухосидевшим за столом, порхал вокруг них с видом заправского демона-искусителя. Непрошло и минуты, как все трое вскочили, отложили трубки и почти бегом покинуликомнату.